УДК 130.2
Гармаш О. В. (аспирант, Харьковский национальный университет имени
Задачей данной статьи является рассмотрение места, роли и функций, которые отводятся в современной гуманитарной мысли автору, проследить трансформации данных позиций, изменения связи автора и произведения, их пространств, истоков.
Ключевые слова: автор, творчество, творение, гиперавторство, коллективное творчество, событие.
Гармаш О.В. Автор і творіння . Метою даної статті постає дослідження місця, ролі та функцій, які відводяться сучасною гуманітарною думкою автору, розглянути трансформації цих позицій, зміни зв’язку між автором та творінням, їх простір та джерела.
Ключові слова: автор, творчість, творіння, гіперавторство, колективна творчість, подія.
Garmash Olga The Author And The Creation. Central questions of this article are a place of author, a character of author, functions of author, space of creation, source of creative, transformations of authorship, event of creative (or authorship)
Key words: author, creative, creation, huperauthorship, event.
Произведение искусства не имеет цели … оно само и представляет собой цель.
Ж.-П. Сартр «Что такое литература?»
Проблематика творца и творения содержит в себе множество вопросов: как происходит творческий акт, каково взаимодействие автора и произведения, что представляет собой автор, границы и пространство творения и т.д. Актуальность данной темы обусловлена присутствием в современном обществе квази-творчества, деперсонализации автора интернет, кроме того провозглашенная (еще структуралистами) смерть автора, наличие гипертекста, гиперавторства и т.д.
Как пишет М. Фуко: «…функция автор связана с юридической институциональной системой, которая обнимает, детерминирует и артикулирует универсум дискурса. Для разных дискурсов в разные времена и для разных форм цивилизаций отправления ее приобретают различный вид и осуществляются различным образом; функция эта определяется не спонтанной атрибуцией дискурса его производителю, но серией специфических и сложных операций; она не отсылает просто-напросто к некоему реальному индивиду она может дать место одновременно многим Эго, многим позициям-субъектам, которые могут быть заняты различными классами индивидов» [8]. Таким образом рассмотрим особенности современного положения автора, его функции и их трансформации.
Автор, его жизнь и смерть
Искусство может существовать только для других и посредством других.
Сартр Ж.-П. «Что такое литература?»
Рассмотрим фигуру творца и обозначим некоторые трансформации в ее понимании. «Когда читаешь сочинение, написанное простым натуральным слогом, невольно удивляешься и радуешься: думал, что познакомишься с автором, и вдруг обнаружил человека! Но каково недоумение людей наделенных хорошим вкусом, которые надеялись, что прочитав книгу, познакомятся с человеком, а познакомились только с автором!» [5, с. 16]. Такое разделение Б. Паскаля человек/автор интересно и может иметь различные интерпретации (автор как медиум божественного откровения и человек как внемлющий ему, автор как гений и следовательно превосходящий «простого» человек и др.), но обратимся к объяснениям философа. «Автор» представлен как член некой корпорации, занимающийся своим ремеслом, получающий плату, жаждущий славы или стремящийся к воплощению «поэтической красоты» и т.д. Однако человек всесторонний не должен желать никаких вывесок «поэт» или «математик» и делать различие между ремеслом поэта и золотошвея. Всеобъемлющим свойством может представать только порядочность человека; поэт не должен быть шутовским или напыщенным, он должен быть Человеком. Следовательно и его работа должна порядочной: эпиграмма на двух кривых их ничуть не утешает, а автору приносит толику славы, поэтому «все что идет на потребу только автору никуда не годится» [5, с. 15]. Б. Паскаль размышляет в духе времени: подлинным автором предстает только Бог, человек же должен стремится обрести Бога, а следовательно стать Человеком. Акцент на разделении человека и автора, но уже с другими предпосылками (смерти Бога и субъекта), делается и современными мыслителями, в частности при рассмотрении гиперавторства, но обратимся сперва к современному пониманию авторства.
В письме, тексте уничтожается всякое понятие о голосе, об источнике, теряются следы субъективности, самотождественности. В таком утверждение Барта Р. просматривается традиция языкового поворота: говорит язык, а не автор (одна из особенностей философской мысли, утратившей божественный стержень человека, представляется попытка нахождения критериев определяющих человеческое существование – язык, видение, власть и др., но выстроенный из них субъект рассыпается на цитаты, акты подглядывания, пограничные состояния и т.д. ). Фигуру автора сменяет фигура скриптора, который уже не предшествует тексту, а рождается одновременно с ним и живет до последнего слова, но не имеет на него прав. Текст соткан из цитат, это свое свойство он получает в наследство от скриптора, который обладает не страстями, необъятным словарем. В такой ситуации невозможно говорить о воплощении себя или донесении смысла. С устранением Автора исчезает возможность «расшифровки» текста. И здесь выходит на авансцену еще один герой – Читатель, но уже не как потребитель, а как равноправный со-автор, в котором текст обретает голос, единство. Такая позиция десакрализирует автора и наделяет в правах читателя.
Признание тезиса о том, что говорит язык, а не субъект-автор, что текст это не произведение нового смысла, а комбинация элементов сокровищницы языка и цитации, отстоит от позиции занимаемой Ж.-П. Сартром, который представлял автора-писателя и читателя как равнозначные фигуры. Их отношения предстают как «требование и дар», в основе чего лежит признание свободы друг друга. Намерение «отдать другим» и действие направленное на «обнажение» и тем изменение характеризуют писателя. «Он входить в контакт лишь со своей субъективностью, созданный им объект ему недоступен, он создал его для других… Он может предугадать это впечатление, но не пережить его» [6, с. 36]. Писатель не может творить для себя. Процесс писания подразумевает и процесс чтения. Читатель выступает как со-автор, к чему его приглашает автор и чем он руководит. Писатель «взывает», он обращается к свободе читателя, и через отдельного человека к свободе всего человечества («чем больше мы свободны, тем больше признаем свободу другого»). Они оба ответственны за мир романа, которые предстает как акт доверия в сфере человеческой свободы, а желая ее, призваны защищать. Автор не просто предстает как полнокровный, жив(ой)ущий творец, он предполагает читателя как со-автора, свободного и ответственного (Кьеркегор отмечал, что великая истина о том, что дарить ценнее чем получать, может быть соположена еще более великая истина о том, что более тяжело принимать дар). Творчество для других отлично от цитаций, сколь и доверие-ответственность читателя отлична от различного интерпретирования текста. Выдвинутый ранее тезис о том, что смерть автора и введение фигуры читателя как полновластного владельца смысла, не заключает ли в себе опасность – нивелирования роли читателя? Ведь равнозначность различных интерпретаций и не применимость к ним понятий «ответственности» и «свободы» (веди разве может быть «одинокий» человек свободным? не мы ли угрожаем и этим предполагаем возможность свободы друг друга?) приводит к изменению традиции «дешифровки» значения до несущественности смысла. Собственно когда автор превращается в скриптора, читать – в оратора или чтеца, их объединяет участие в процессе и отсутствие какие либо последствий по его окончанию.
Так возможно очертить некоторые сложности понимания роли автора. Но коль скоро рядом с автором в свете современной философии появляется фигура читателя, рассмотрим вопрос «рассыпания» автора на множество действующих лиц.
Автор и «генеалогия коллективного творчества»
Авторов, которые говорят о своих сочинениях : «Мое толкование, моя книга, мой труд по истории» Паскаль сравнивал с выскочками-владельцами твердившими о своем имуществе «мое, мое», так как в этих книгах больше чужого, нежели их собственного. Традиция приписывания автору присвоения или описание уже существующих идей, вследствие, например, заимствования, принятия или «кражи» (если это возможно) чужих идей или угадывания духа своего времени, обусловили дискуссии точащиеся вокруг проблемы: идеи ли отдельного автора обусловливают мировоззрение той или иной эпохи или наоборот. Признание коллективного формирования значений и форм используемых автором возможно сравнить с признанием коллективности творчества. Отличие этих позиций заключается в том, что в первом случае рассыпается значение (которое обуславливается культурным контекстом), а во-втором – автор, в результате попыток разоблачения не только творческого акта, но и субъекта-автора.
М. Эпштейн вводит понятие «гиперавторство» умножение виртуальных авторских личностей за пределами индивидуального и «реального» авторства. Автор расслаивается по многим виртуальным авторствам, которые не сводимы к человеческому индивиду. Как отмечает М. Фуко, функция автора не отсылает к некоему реальному индивиду, а дает место одновременно многим Эго, многим позициям-субъектам. Гиперавторство (в основе которого лежит диспропорция между живущими и пишущими) отстоит от традиционного, точечного, «дискретного» авторства. Эпштейн использует и понятие «приемный автор» тот, кто дает приют в своей физической оболочке разным виртуальным личностям. Возрождение автора в таком размноженном гиперавторстве приводит к усложнению анализа акта творчества: ведь наличие внетекстуального тела не может считаться привилегией в эстетическом анализе авторства, «частичная или полная неспособность к физическому существованию отнюдь не избавляет способных писать и мыслить от творческой ответственности, а живущих от обязанности давать им биологический приют» [9]. Автор должен создать автора, который в свою очередь мог бы создать его. И этот процесс не включает случаи медиумического транса и/или коммерческой мистификации и псевдонимность. «Речь идет не о подделке, а о существенной «квантовой» неопределенности авторства» [9].
Другой аспект коллективного творчества представлен в размышлениях обращенных к проблеме авторского права, интернет индустрии и т.д. Приведем несколько позиций. П. Яши в статье «Об эффекте автора» пишет: «… я полагаю, что сохранения цельности нашей культуры прежде всего следует сохранить цельность наших произведений искусства как выражений творческого духа художников» [10, с. 26]. Отмечая необходимость цельности произведений, им обозначены и все сложности связанные с злоупотреблением юридическим понятием авторского права, которое идет на пользу скорее издателей, нежели литераторов, например. В то время как огромная доля умственного труда осуществляется коллективами. Обсуждение темы отсутствие каких-либо прав на тот или иной текст (о чем пишет Васильев И.) спровоцировано видением проблем множественности авторства, коллективного творчества, существования гипертекста и т.д.
Границы и пространства творца, творчества, творения
…через последовательность производимых или воспроизводимых объектов творческий акт хочет объять весь мир. Каждая картина, каждая книга заключает в себе всю полноту события…
Ж.-П. Сартр «Что такое литература?»
Границы и пространства творца, творчества, творения не представляются как стабильные: в момент самого акта творения это наиболее представимо в единстве, а в ситуации трансформации (взгляда, субъективности, языка и т.д.) – в отчуждении (это я и «мое», но «мое» предшествующее). С другой стороны достаточно сложно определить не только топос, но и хронотоп их взаимодействия: что предшествует и создает творец или творение? (В теологическом свете этот вопрос мог звучать так: возможно ли создать что-то равное себе?) Здесь снова мы сталкиваемся с различными ситуациями, где важен и смысл, и пространство, и аффективность, которые влияют на распределение ролей участников.
Однако попытаемся обозначить некоторые позиции значимости и роли творчества для творца (на исчерпывающее описание здесь невозможно претендовать). Сартр Ж. П. признается: «Меня создали мои писания: до них была только игра зеркал…» [6, c. 370]. «Сартра» как имя собственное, писателя создают его произведения, в них и с их посредничеством возникает нечто «собственное» (что не предстает только как отражение, а становится тем, что может быть отображено), более того «создается» тот, кто порождает эти писания (как ребенок становится создателем, по-рождает своих родителей). Писания как ничем не обоснованный выбор становятся выбором Сартра, становят(ся) его, представляя собой условие, толчок, порог к существованию. В последних строках он меняет акцент: «… я себя полностью отдал творчеству. Для того, чтобы спасти себя» [6, с. 446]. Спасение предполагает сохранение или верность настоящести, подлинности, истинности. Творчество позволяет бытийствовать, а не играть; оно уже не просто регистр существования, а регистр подлинного существования. Вопрос соотношения (и) роли творца и творения таким образом не решается, а усложняется (выстраивая дом из песка, мы остаемся все с тем же сыпучим песком, из которого другой может создать розу). «В литературном даре … я видел, по сути, лишь какую-то случайность, она не могла быть полным оправданием для другой случайности – меня самого» [6, с. 379]. Творец и творение могут быть тавтологичны, но каждый из них обладает свои регистром существования. Творчеству то придается онтологический статус, то ставится под сомнения его достаточность для этого.
В разговоре Мандеса да Коста с Винсентом Ван Гогом появляется новый аспект авторства как выражение субъективности, значения. «Не писать Рембрандт не мог. Хорошо он писал или плохо – не важно, но только живопись делала его человеком. Искусство тем и дорого, Винсент, что оно дает художнику возможность выразить себя. Рембрандт сделал то, что считал целью своей жизни, и в этом его оправдание» [7, с. 36]. Донесение, воплощения смысла необходимо обращает к вопросу его источника, каковым может представать событие, субъективность и т.д.
Выводы:
Понятие автора конституировало момент индивидуализации в истории идей, знаний, литератур, равно как и в истории философии и науки. Рассмотрение литературных жанров, типов философии представляло их как наложенные на единство автора и произведения, содержащего некий заложенный в него смысл. С привнесением тезиса о том, что говорит язык, а не субъект, наличествует гипертекст, письмо освободилось от темы выражения, стало игрой знаков. Игра, буйство письма, преступающего границы, нарушающее их обозначило сродство письма и смерти. «Творение, задачей которого было приносить бессмертие, теперь получило право убивать быть убийцей своего автора» [8]. Изменяется понимание пишущего субъекта и произведения, так как слово «произведение» и единство, которое оно обозначает, являются, вероятно, столь же проблематичными, как и индивидуальность автора.
Таким образом, историко-трансцендентальная традиция XIX века сменилась стремлением освобождения от нее. Однако автор и произведение в расчлененном виде подвигли к тенденциям возрождения и оправдания их. Так провозглашенная смерть автора встречает сопротивление или являет свое продолжение в попытках (возможно не всегда сознательных) его реанимировать в качестве произведения, то есть наделения текса правом целостности, содержанием значения и защитой этих «прав». Другая тенденция заключается в обращении к коллективному творчеству (со-авторы, читатель, критик, цензор и т.д.) и гиперавторству (асимметрия пишущих и живущих), то есть сняв маску с автора, обнаруживается генеалогия коллективности. Концепция события, порождающего субъекта и его голос, представляет собой один из вариантов не реанимируя автора или произведение ввести полновесно концепт утверждающий причины и необходимость творчества, как верности событию. Благодаря событию язык становится возможен [4]. Событие принадлежит языку и связано с ним. Наличествуя между телами и предложениями, событие не может совпадать ни с одним из них (являясь результатом первых и делая возможными вторые), оно скользит по поверхности, будучи эффектом, порождая смысл. С. Дацюк [3] отмечает, что авторством может обладать порождающий новые значения, а не комбинирующий их. Такой тезис обращает к понятию «дыры» и истины порождаемой событием [1]. Субъект события обретает голос (теперь он не производит шум тела, которое ест, а говорит, звуки становятся манифестацией выражающего себя субъекта), здесь пролегает различие между транзитивностью языка и его властными структурами, различие дающее языку не только смысл, но и делающее возможным существование творения и творца.
Литература
1. Бадью А. Этика: Очерк о сознании Зла / Ален Бадью; пер. с франц. В. Е. Лапицкого. – СПб.: Machina, 2006. – 126 с.
2. Барт Р. Смерть автора // Избранные работы: Семиотика: Поэтика: Пер. с фр. / Ролан Барт [сост., общ. ред. и вступит. ст. Г. К. Косикова] – М.: Прогресс, 1989. – 616 с.
3. Дацюк С. Интерактивная деперсонализация автора / Сергей Дацюк. Режим доступа: http://www.uis.kiev.ua/~_xyz/depersonalisation.html
4. Делез Ж. Логика смысла / Жиль Делез; пер. с фр. – Фуко М. Theatrum philosophicum / Мишель Фуко; пер. с фр. – М.: Раритет, Екатеринбург: Деловая книга, 1998. – 480 с.
5. Паскаль Б. Мысли / Блез Паскаль; пер. с фр. Э. Фельдман-Линецкой. – СПб.: Азбука-классика, 2005. – 336 с.
6. Сартр Ж. П. Что такое литература? Слова / Жан Поль Сартр; пер. с фр. – Мн.: ООО «Попурри», 1999. – 448 с.
7. Стоун И. Жажда жизни: Повесть о Винсенте Ван Гоге / Ирвинг Стоун; пер. с англ. Н. Банникова. – М.: Худож. Лит., 1991. – 462 с.
8. Фуко М. Что такое автор? // Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет / Мишель Фуко; пер. с франц. М.: Касталь, 1996. 448 с.
9. Эпштейн М. Проективный словарь философии. Новые понятия и термины. №20. Противоирония как выход к новой серьезности. Гиперавторство: пишущих больше, чем живущих / Михаил Эпштейн. Режим доступа: http://topos.ru/article/2752
10. Яши П. Об эффекте автора: современное авторское право и коллективное творчество / Петр Яши. Режим доступа:
http://magazines.russ.ru/nlo/2001/48/iashi.html
© Гармаш О.В., 2010