УДК 141.319.8

 

   Виктория Суковатая        (д-р филос. наук, профессор,  кафедры теории культуры и философии науки Харьковского Национального университета им. В.Н. Каразина

 

       Праведник, шпион, эмигрант:

«путешественник» как метафора гетерогенных идентичностей Другого

В статье проанализирован феномен «путешествия» как  гетеротопии  и социокультурного источника создания маргинальных идентичностей – Праведника, Бродяги, Шпиона, Эмигранта, - обладающих плюральной, гетерогенной природой «Другого» и расширяющих спектр возможных  воплощений  субъекта.

Ключевые слова: путешествие, идентичность, Другой, гетеротопия, границы, маргинальность

 

Суковата Вікторія. ПРАВЕДНИК, Шпигун, емігрант: «мандрівник» як метафора гетерогенних ідентичностей іншого. У статті проаналізовано  феномен «подорожі» як  гетеротопії  і соціокультурного джерела створення маргінальних ідентичностей - Бродяги, Шпигуна, Емігранта, -  які мають плюральну, гетерогенну  природу «Іншого» і розширяють  спектр можливих  втілень  суб'єкта.

Ключові слова: подорож, ідентичність, Інший, гетеротопія, кордони, маргінальність

 

Sukovataya Victoriya. RIGHTEOUS PERSON, SPY, EMIGRANT: “TRAVELER” AS A METAPHOR OF HETEROGENIC IDENTITIES OF “OTHER”. The paper is devoted to analyses of the "travel" as phenomenon of heterotopia and cultural source of  marginal identities – the Tramp, the Spy, the Emigrant, - which have plural, heterogeneous nature of the "Other" and  widen the spectrum of subject’s embodiments.

Key words: travel, identity, Other, heterotopia, border,  marginality

 

Актуальность статьи связана с необходимостью развития в  украинской философии  теории Другого, которая тесно связана с проблемами идентичности и субъективации, и которая до настоящего времени не получила достаточного осмысления в украинских гуманитарных науках.

Целью статьи  является  анализ феномена путешествия в его разных формах, жанрах и хронотопах,  когда физическое перемещение провоцирует трансформации культурные и нравственные, и, следовательно, формирование новых типов идентичностей в каждой  культуре.

Новизна исследования обусловлена культурно-антропологическим  анализом и символико-семиотическим методом, в аспекте которых проанализированы культурные идентичности, которые расширяют границы культурного пространства и самосознания общества.

Каждая эпоха создает свой телесный и текстуальный образ Другого, в котором воплощает собственное понимание принципа  идентичности, различения и противопоставления субъекта и Другого.  Путешественник – одна из фундаментальных  метафор  Другого в традиционной культуре, которое представляет собой сложный конструкт: с одной стороны, это физическое  (про-)движение в пространстве;  с другой стороны, любое движение символизирует моральный подъем (духа) или падение, объединяя, таким образом, этику и географию.

Почти во всех мифологиях мира путешествие представляет универсальный символ изменения или развития. Во многих  ре­лигиозных традициях присутствует мотив путешествия души к загробной жизни; многие обряды посвящения также предписывают путешествие, что символизирует инициацию, пе­реход от одной стадии жизни к другой. Образ путешественника  редуцировано представлен фигуре рокового перевозчика,  уводящего субъекта в иной мир, например, Харона.

В христианской  католической  мифологии святой Кристофер перенес младенца Иисуса через реку, и после этого был назначен покровителем  путешественников. В традиционной иконографии Кристофера принято изображать с песьей головой,  что позволяет  говорить о его связи с древнеегипетским Анубисом, покровителем мертвых, писцов и  бальзамировщиков. Символизм путешествия связан также с символикой перекрестков и выбора правой или левой дороги, а отсюда – правильного (правого) или неправильного (левого) выбора.

Нет сомнений, что античные авторы первыми в истории отрефлексировали связь между путешествием и идентичностью. Мифологические Данаиды – иностранки, женщины и изгнанницы, были первыми, согласно Ю.Кристевой [1], в истории культуры персонажами, которые в максимальной  степени репрезентировали  семантику «друговости» - гендерной, расовой, социальной.  «Быть другим», это, с одной стороны, отличаться от всех, идентифицировать себя через оппозицию и одиночество, то есть  чувствовать свои ограничения по сравнению с остальными; но,  с другой стороны, это означает ощущать свою целостность в отсутствии привязанности к чему бы то ни было, чувствовать свою свободу и отсутствии ограничении в росте и изменении своей идентичности.

На наш взгляд, первым путешественником,  репрезентировавшим трансформированную и легитимную Господом идентичность, следует считать ветхозаветного праведника Ноя, которого Господь спас от Всемирного Потопа тем, что отправил в путешествие: ему велели соорудить Ковчег, взять семью и семь пар животных (чтобы можно было  совершать  жертвоприношения в период плавания) и искать новые земли. Отсюда  можно сделать вывод, что открытие новых земель и заселение их есть богоугодное деяние, которое находится под «патронажем» самого Бога-Отца. Очевидно, этим и объясняется тот факт, что в течение всех путешествий, несмотря на ряд весьма опасных для  жизни обстоятельств,  евреи как нация, как тело, выживали и одерживали победу  над противниками – можно предположить, именно в силу того, что миссия «открывателя» новых земель (прежде всего земель «нахождения Бога»), является миссией «праведнической», и в этом образ «путешественника» сближается с образом «паломника». Если продолжить метафору путешественника Ноя как исполнителя «воли Господа» по наполнению земель («тел») варваров духом Господа, то можно сделать вывод, что и Ермак Тимофеевич, и Магеллан, и Афанасий Никитин, и Васко да Гамма, хотя и не были иудеями, выполняли  не просто востребованную в культуре, но освященную  Библией миссию - до XVIII—XIX вв. путешествия были одним из основных источников получения сведений о тех или иных странах, общем характере и очертаниях Земли.

Бродяга-путешественник имеет  достаточно широкий спектр значений в английском языке: 1) блуждающий; 2) кочевник; 3) бездельник; 4) не имеющий цели, никчёмный, ленивый. Немецкий  язык оказывается более снисходительным  к «друговости» бродяг: Vagant  в немецком означает бродячий актёр, странствующий певец,  которые сформировались  как профессиональный цех в эпоху позднего Средневековья и получили название от vagantes - "бродяги". Ваганты средневековой Европы, как правило, недоучившиеся студенты и разжалованные священники, т.е. представители образованного, но деклассированного  сословия, сам образ жизни которых был  отличным от традиционных стереотипов.

Образ безусловного бродяги, вернувшегося в отчий  дом, изображает Рембрандт в известной картине «Возвращение блудного сына». Друговость бродяги воспринимается  оседлым обществом как  качество  человека, не  принадлежащего ни к каким определенным законам.  Бродяга вызывает ощущение ненадежности в силу того, что в отличие от традиционной культуры, центром мироощущения которой является стремление к «дому», где «дом» является центром «своего» мира, он - бродяга, - стремится «из» дома, в поле, в лес, то есть в пространство «чужих»; бродяга - человек, для которого пребывание в пространстве «чужих» является  более желанным, чем среди «своих», это непонятно, странно, а  потому вызывает страх: человек, выживший среди чужих обладает либо «особыми» («магическими», «шаманскими», в терминологии В.Проппа, способностями), либо  преображается в «чужого», легко совершает  переход из одного качества в другое,   подобно магу.

 «Бродягами» были  герои первых европейских романов – «Сатирикона» Петрония и «Золотого осла» Апулея. В «Сатириконе» главный герой совершает путешествие без определенной цели вместе с приятелем и женственным мальчиком Гитоном. Помимо того, что Энколпий – деклассированный элемент (с точки  зрения античного общества), в прошлом представитель культурной элиты, который потерял свой статус, осквернил храм, ограбил виллу, совершил убийство, был гладиатором.  Окружение, в которое помещает своего героя  Петроний, это – сексуальные притоны, оргии тайных культов, компании воров, колдуний, сводниц, моряков, рабов, вольнооотпущенников и поэтов-неудачников; это также волки-оборотни и ведьмы-вампиры, иначе говоря, разнообразные маргиналы, все те, кого относили  к категории Других  уже в эпоху античной  цивилизации.

Один из самых  известных   путешественников-маргиналов советской культуры – авантюрист Буратино, также попадает в категорию бродяг, и именно это вменяется ему в вину  в главе «Полицейские хватают Буратино  и не дают ему сказать ни слова в свое оправдание»: « - Ты совершил три преступления, негодяй: ты – беспризорный, беспаспортный, безработный. Отвести за город и утопить в пруду» [2; С.217]. Авантюрист Буратино – своенравный и эксцентричный Другой, который стремится сохранить свою «друговость» ко всем и ко всему как основу своей идентичности. В отличие от паломников и пилигримов, Буратино - искатель приключений не имеет никакого пункта назначения, и путешествие, его передвижение есть цель само по себе, и потому он непредсказуем и особенно ужасен в глазах традиционного общества: он избегает традиционных форм надзора и контроля. Идентичности, которые мыслились как  редкие и маргинальные в модерных и до-модерных обществах, превращаются в наиболее заметные в постмодернистском мышлении, превращая куклу Буратино в знаковый символ эпохи. Кочевник, маргинал, номада – это, безусловно, Другие в сознании оседлых обществ, разделенных границами и нормами, это те, кого нельзя подвергнуть наказанию, на кого нельзя распространить свою власть, а потому они действуют раздражающе и создают  гетерогенность в пространстве, подобно нейтрино, он и постоянно находятся в ситуации экзистенциальных выборов, на развилке путей.

Определение «бродяга» используется для характеристики арестованного Понтий Пилат в известном  диалоге с Иешуа; однако здесь «бродяга» оказывается равнозначен «революционеру», «бунтовщику»: «Где ты живешь постоянно? – У меня нет постоянного жилища, - задумчиво ответил арестант, - я путешествую из города в город. – Это можно  выразить короче, одним  словом – бродяга, - ответил прокуратор» [3; С.15]. Очевидно, что  дискуссия прокуратора и  арестанта ведется в разных плоскостях прагматики: Иешуа сообщает о своей культурной идентичности как «другой» в этом мире,  он - ученый иностранец, тот, кто постоянно находится в поисках истины и своего предназначения. В модерную эпоху его назвали бы «пилигримом» или «странником», основываясь на цели его странствий – познании мира и проповедей царства Божьего. Однако прокуратор, как и положено представителю власти, то есть человеку без воображения,   переводит  ученую дискуссию, к которой его склоняет Иешуа, в плоскость прагматики, и сообщает подследственному, что он подпадает под одну из сомнительных и преследуемых категорий – «бродяга»,  то есть потенциальный  разбойник, а значит – «осужденный», и как продолжение логической цепочки – объект  для казни и пыток, забота палача.  Если вспомнить Мишеля Фуко [4; C. 15], «бродяги» разрушали средневековую идентичность, основанную на привязанности к месту, к земле, и олицетворяли  Другого как анархиста и революционера, разрушающего не просто границы государства и нормы морали, но основания культуры, основанной на смену идентичности паломника и пилигрима. Можно утверждать, что феномены «юродивых», «бродяг», «авантюристов», как разновидности странной, избыточной друговости, возникают в ситуациях культурного слома, смены ценностей, прихода новой культурной парадигмы.

Эмиграция, как и путешествие, предполагает разрыв с миром прошлого, уход из него.  Само понятие  эмиграции, как переселения в другую реальность, появляется с утверждением идеи, что у  человека должно быть постоянное место жительство, в котором  ему  уютно и спокойно. До-модерная и архаические эпохи, связывающие  уют с привязанностью к роду и семье, языку или природе. Эмигрант в модерном дискурсе Х1Х века – «перекати-поле», человек, потерявший родину, «свое» место. Но это если быть уверенным, что то место, где ты родился, и есть твое. В постмодернистских дискурсах быть «иммигрантом» - не обязательно «быть изгнанником»: это значит любить чужие языки и собирать камни  далеких странах с  любовью. Эмиграция символизирует, что человек никогда не идентичен какому-то своему  атрибуту, и постоянно пребывает в поисках своей идентичности, которую способен репрезентировать только через  друговость. Эмигрант – это человек, чья система ценностей отличается от принятой в данной местности или культуре, тот, кто перемещение и новизну предпочитает стабильности и традиции, для кого риск и идеал важнее прочных связей  в окружающей реальности.  

К эмиграции  близко подходит проблема космополитизма и инакомыслия. Инокомыслящий – человек, находящийся в оппозиции к власти, мыслящий «иначе», по-другому, то есть Другой, с точки зрения обыденного сознания. Инокомыслящий, или «диссидент», если использовать латинскую форму этого слова,  это и странный,  и отличный, и инородный, и другой. Однажды он может превратиться в  эмигранта – того, кого власть лишает приюта в стране рождения (случай  А.Солженицына или  В.Буковского). Для космополита невозможно  остаться  навсегда  в какой-то одной стране, ибо его существование как целостного субъекта осуществимо только в ситуации «пограничья», в узкой зоне культурного «фронтира», и именно на этой принадлежности к двум  культурам  одновременно строится  идентичность  космополита как Другого-инакомыслящего. Для космополита  понятия  эмиграции не существует, так как весь  мир – его родина; вернее: «моя родина там, где я».

Зримой, телесной манифестацией постмодернистской идентичности путешественника, гостя и врага в чужой стране, обладает фигура профессионального шпиона. В современном массовом сознании шпион становится одним из самых популярных персонажей, репрезентирующих телесное соединение «своего-чужого». В постсоветской культуре символом  путешественника  сквозь эпохи и идентичности   часто выступает  фигура Штирлица [5].  По мнению В.Руднева [6],  фигура  Штирлица  и  сам   фильм "Семнадцать  мгновений  весны"  репрезентируют пространство «прозрачности»  Другого, совершающего  трансгрессивные переходы  из одного  в другой с покоряющей и  неуследимой легкостью» [7; С.13]. У Штирлица, прожившего в Германии более двадцати лет, ощущение дома изменено: ему некуда возвращаться в России, по-крайней мере, его понимание «дома» очень сильно расщеплено. Для того, чтобы стать «своим» среди «чужих», ему было необходимо изменить изначальные представления «своего» и «чужого», перестать  быть «чужим» в Германии. Его дом – в «складке», на «изгибе» нескольких культур, и возвращение на «историческую» родину будет эмиграцией в большей степени, чем жизнь в Германии. Будучи заведомо «свой», Штирлиц неоднократно   демонстрирует «несоветское», «западное», «иностранное» поведение – в том, как курит сигареты, посещает бары, с достоинством разговаривает с начальством; сами нацистские сотрудники воспринимают его  как «чужого» («Он славится  у нас либерализмом и логикой»), и ему приходится  трудно  убеждать их в своей «близости», не пытая и не  расстреливая. Именно личная порядочность Штирлица оказывается первым аргументом…против него, когда шеф гестапо Кальтенбруннер  приказывает Мюллеру устроить проверку Штирлица. Однако для постсоветского  зрителя все эти детали превращаются в знаковые: в СССР, в НКВД  времен войны и вплоть до современного периода,  личная порядочность и интеллигентность – это те качество, которые  могут вызвать враждебность окружающих, могут спровоцировать обвинения в «чуждости». Так, в знаменитом  сериале утверждается еще одно значение «друговости»: Другой – это не только «чужой» или «отличный» формально, это может быть гражданин своей страны, идентичный по расе, нации, вере большинству народа страны, однако сохраняя нравственные принципы в безнравственной среде, он ощущается окружающими как  «чуждый» и «странный». В этом аспекте Штирлиц объединяет своей фигурой интеллигента как Другого и инакомыслящего (диссидента) как  Другого.

Наш вывод состоит в том, что одной из наиболее  распространенных практик изменения идентичности  является путешествие, которое символизирует телесную практику соприкосновения с миром «других». Другой как путешественник – это человек, чья система ценностей отличается от принятой в данной местности или культуре, тот, кто перемещение и новизну предпочитает стабильности и традиции. Феномен  путешествия представляет особого рода хронотоп трансформации идентичности субъекта путем вхождения и познания другой реальности. Путешествие является «зоной перехода», трангрессией, сопоставимой с идеей «гетеротопии» – пространства, содержащего в себе потенциал множественных возможностей, в котором  постоянные выборы и есть принципом развития. Гетеротопия – обратная сторона  «изоляции», «запрета» и «наказания», и если в сфере «изоляции» действует «закон», то в пространстве гетеротопии – «нарушение закона» (трансгрессия) или сочетание  нескольких взаимоисключающих  законов, как, например, в пространстве монастыря, борделя, военного лагеря или больницы для душевнобольных. С одной стороны, эти места подчинены норме изоляции  (изгнания, отлучения) социальных или культурных  аутсайдеров, то есть – Других; с другой стороны, гетеротопия (путешествие) является тем местом, которое само по себе производит «других», тех, которые разрушают  стабильность пространства «нормы». Согласно Фуко, гетеротопия –  это «мать социального пространства» [8; P. 22-27],  она существует  между двумя  крайностями: реальностью и утопией, как  символом идеального  общества. Если в пространствах традиционной культуры ценность Другого подвергается сомнению, а другая телесность  маргинализируется, то в гетеротопиях  Другой выступает как главный деятель и субъект внимания. Осознание и принятие своей друговости  как  варианта плюральной «нормы» позволяет Другому  осознавать и выражать свои интересы, утверждая, таким образом, «нормальность» другой  идентичности, источником которой является  изменение пространства бытия, как физического, так и культурного. В отличие от дихотомий традиционной  культуры, путешествие, являющее собой вариант пространства гетеротопии,  стремится  к полицентрации отношений,  созданию состояний, позволяющих реализовывать маргинальные идентичности  как позитивно окрашенные.

 

Литература

1.                 Кристева Ю. Самі собі чужі /Ю.Кристева: пер. с фр. – Київ: Основи, 2004. – 263 с.

2.                 Толстой А.Н. Собр. соч. Т.8. Стихотворения, сказки, сказки и рассказы  для детей. Золотой ключик. Русские народные сказки / А.Толстой – М.: Госуд. изд-во  художественной литературы, 1960. –  565 с.

3.                 Булгаков  М.А. Мастер и Маргарита / М.Булгаков – Роман. – Баку: Азериешр, 1985. – 320 с.

4.                 Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы/ М.Фуко: пер. с фр. – М: Ad Marginem, 1999 – 479 с.

5.                 Липовецкий Марк. Президент Штирлиц / М.Липовецкий [Электронный текст] Режим доступа: nlo/magazine/ru

6.                 Руднев В. П. Анекдот /В.Руднев  // Руднев В. П. Словарь культуры ХХ века. – М.: Аграф, 1997. – 384 с

7.                 Пригов Д.А. Само-иденти-званство/ Д.Пригов // Место печати.  Журнал интерпретационного искусства. – 2001.- № 13. – С. 10-32

8.                 Foucault Michel. Of Other space / M. Foucault // Diacritics. – 1986. – Spring, 1986. –  P.22-27

 

© Суковатая В.А., 2010-12-01