В.Ф.Чешко
ПРОБЛЕМА СВОБОДЫ ВОЛИ И ИНФОРМАЦИОННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ (НАКАНУНЕ ГЛОБАЛЬНО-ЭВОЛЮЦИОННОЙ БИФУРКАЦИИ)
Ключові слова: свобода волі, інформаційні технології, еволюція, біфуркація.
В настоящее время перспективы технологизации эволюционного процесса вполне отчетливо осознаны многими естествоиспытателями и гуманитариями, начиная с Ильи Мечникова (1907), Николая Вавилова и Джулиана Хаксли (1957), то же самое можно сказать о близящемся наступлении эры телесного самоконструирования человека разумного[i].
Еще в начале ХХ века Илья Мечников писал о неизбежности перехода человека к рациональному управлению собственной биологической природой[ii]. Биологу вторил представитель гуманитарного знания психолог Л.С.Выготский[iii] (1927 г.). В течение последних десятилетий идея изменения человеческой природы превратилась из маргинальной концепции, вызывающей достаточно жесткое неприятие и отторжение со стороны гуманистической философии Запада в один из доминирующих мотивов развития современной ментальности.
Можно упомянуть о жестко негативном восприятии общественным мнением Запада в конце ХХ столетия выступлений П.Слотердайка, посвященных именно этой эволюционной перспективе Homo sapiens (см.[iv]). Но спустя всего несколько лет к этой, же теме обращаются вполне респектабельные, либерально и гуманистически ориентированные мыслители, к числу которых относятся Френсис Фукуяма[v] и Юрген Хабермас[vi]. Стиль этих книг далек от эпатажа это академически бесстрастный философский и социологический анализ.
Идея неизбежности коренных преобразований человеческой природы постепенно внедряется в ментальность современного человека. Даже более того, эта идея постепенно пролиферирует в ткань гуманистического мировоззрения основную несущую конструкцию, направляющую развитие Западной цивилизации в течение последних двух столетий.
Приходится говорить не о модификации, а о качественном преобразовании основных постулатов «Проекта Просвещения», содержания категорий «человек», «гуманизм», «рациональность» и проч. Концепты управляемой эволюции Николая Вавилова и трансгуманизма Джулиана Хаксли с возникновением генетических и репродуктивных технологий перестают быть отдаленным, граничащим с утопией предвидением и получают глобально-эволюционное цивилизационное измерение.
«Демонизм» созданных человеком технологий, очевидно, имеет естественные корни квантовый переход стохастических законов микроэволюции (естественный отбор) в функциональные и детерминистические законы макроэволюции. Феномен «управляемой эволюции» снимает это противоречие, но заменяет его новым между целенаправленным характером преобразования человеком мира и себя самого и сопряженным с этим стохастическим дрейфом систем ценностей и приоритетов, эти цели определяющих.
«Управляемая эволюция» ломает границы саморегулирующейся эволюции, совершенно преобразовывает топологию пространства возможных вариантов дальнейшего течения глобального эволюционного процесса. Для обладающего самосознанием представителя Homo sapiens по мере возрастания объективных предпосылок свободы выбора возрастает и ответственность за близкие и отдаленные последствия такого выбора, которые оказывается невозможным предвидеть заранее в полном объеме. Эффект канализации не исчезает, но поднимается на более высокий уровень ноосферный.
Одним из наиболее очевидных и четких демонстраций автономии биологической и социокультурной форм эволюционного процесса является древняя философская проблема «свободы воли». Столь же очевидно для естествоиспытателя и инженера, но не гуманитария ее происхождение «покров незнания», который скрывает для мыслящего индивидуума генетически запрограммированные мотивационные стимулы собственного поведения.
Биологическая и социокультурная составляющие антропогенеза выступают друг относительно друга как «экологические ниши» среда, в которой осуществляется эволюция, канализирующая ее (эволюции) течение.
С другой стороны осознаваемое или неосознанное значение биологического фактора становится максимальным в пограничной ситуации на грани жизни и смерти приближения к границам биологической адаптивной нормы. В пределах генетической нормы реакции социокультурная мотивация оказывается явно доминирующей.
«Свобода воли», т.е. поведение, не редуцируемое явным образом к социобиологическим логическим конструктам, оказывается, тем не менее, вполне реальным культурным феноменом. И причина этого многомерный нелинейный характер психосоматической организации человека. Опираясь (сознательно или нет) на это, личность оказывается способной контролировать и противостоять генетическим стимулам и поведенческим стереотипам. Именно в этом и состоит «победа духа над физической немощью».
В этой концепции антропо- и социогенеза происхождение этики интерпретируется как возникновение дополнения и антитезиса генетической групповой адаптации Homo sapiens в качестве одной из форм социокультурной адаптации сообществ гоминид в условиях кардинальной трансформации, свойственной им эволюционной стратегии. Третьим элементом стабильной эволюционной стратегии человека стали технологии рационалистические способы преобразования объективной реальности в соответствии с потребностями и интересами индивида и социальной группы и на основе субъективной модели этой реальности.
Итак, если биологическая адаптация не подразумевает непосредственно изменение окружающей среды, то ее социокультурная и технологическая формы основаны на активной деятельности человека по преобразованию миру, в котором он существует. Вокруг биологического вида Homo sapiens формируется новая среда обитания социокультурная и технологическая.
В свою очередь социокультурная и технологическая формы эволюционного процесса до настоящего времени «используют» в качестве необходимого инструмента и материала генетическую информацию и ее фенотипическое воплощение того же самого Homo sapiens.
Именно это служит первоначальным эмпирическим основанием для рассмотрения процесса антропогенеза не как линейной суперпозиции нескольких процессов биологической эволюции, социокультурной истории и научно-технологического прогресса. Более адекватной представляется коэволюционная модель сопряженное развитие автономных, но взаимозависимых друг от друга систем. В социокультурной проекции эта система преобразуется по утверждению Мануэля Кастельса в «отношения производства, опыта и власти. Производство есть воздействие человечества на материю (природу) для того, чтобы приспособить и трансформировать ее для своего блага, получая продукт, потребляя (неравным образом) часть его и накапливая экономический излишек для инвестиций согласно некоторому набору социально детерминированных целей. Опыт есть воздействие человеческих субъектов на самих себя, детерминированное соотношением между их биологическими и культурными идентичностями, и в специфических условиях их социальной и природной среды. Опыт строится вокруг бесконечного поиска удовлетворения человеческих потребностей и желаний. Власть есть то отношение между человеческими субъектами, которое на основе производства и человеческого опыта навязывает волю одних субъектов другим путем потенциального или фактического применения насилия, физического или символического. Институты общества построены так, чтобы навязывать отношения власти, существующие в каждый исторический период, включая способы контроля, границы действий и социальные контракты, полученные в результате борьбы за власть»[vii].
«Рационализация» социокультурной адаптации индивидуума, инкорпорирующей, если можно так выразиться, в себя и биологическую адаптацию, обуславливает рост зависимости от притока новой информации. Но возможность усвоить и переработать поступающие массивы информации отстает от темпов ее роста. В этом состоит одна из основных коллизий генно-культурной коэволюции. Известный американский невролог российского происхождения Э.Голдберг[viii] описывает этот конфликт следующим образом: «Обычно говорится, что вычислительная мощность мозга практически неограниченна и может освоить массив знаний практически бесконечного размера. Эта распространенная биологическая посылка оспаривается историей. Какова бы ни была теоретическая вычислительная мощность мозга, в практическом смысле она оказывается ограниченной. Для образованного человека в древности было возможно освоить практически все существенные знания своего времени. В наше время это невозможно. В поздние средние века или в эпоху Возрождения массив существенных знаний в человеческой культуре превысил умственные способности отдельного индивида. Знание становилось все более распределенным и специализированным. Парадоксально, но вызывавший восхищение человек Возрождения был первым человеком, не способным овладеть всеми существенными знаниями своего времени. Способность интегрировать разнообразные знания в информационно фрагментированном мире это явно решающее конкурентное преимущество для тех, кто умеет делать это». В такой интерпретации сам генезис классической науки в силу присущей научному знанию изначальной тенденции к дифференциации и систематизации оказывается примером адаптивного усложнения социальной и культурной жизни, позволяющей ему справиться с возрастающим потоком информации, необходимой для его стабильного развития, решить те умножающиеся и углубляющиеся проблемы, порождаемыми самой социальной эволюцией. Э.Голдберг достаточно обоснованно проводит аналогию между формированием высших отделов центральной нервной системы человека (лобных долей больших полушарий коры головного мозга) и развитием социополитической организации общества.
Общей тенденцией всех трех форм (технологической социокультурной и биологической) эволюционного процесса, в которых участвует человек, по отдельности является возрастание уровня организации, приспособленности и адаптивности. Решающим селективным преимуществом в данном случае оказывается возрастание на несколько порядков скорости социального приспособления к изменениям социально-экологической среды обитания. Функцию контроллера, который обеспечивает сопряженную трансформацию генетико-биологической, социокультурной и технологической составляющих стратегии бытия человека играет культура. Именно она «балансирует» реалии изменяющейся и изменяемой человеком реальности, не давая им выйти за пределы психосоматических возможностей человеческого организма и гомеостатичности и пластичности социальной организации. Эта способность культуры обеспечивается ее качественным отличием от биологической формы эволюционной адаптации слитности процессов генерации, репликации и распространения адаптивной информации.
Трехкомпонентная стратегия отношений человека (и человечества) с реальностью, в целом, соответствует кантианской (рационалистической) этике, где межличностные отношения наделенных разумом индивидуумов, опосредуют их креативную и адаптивную деятельность. В свою очередь, кантианская этика есть антитезис этике субстанциональной, выводящей этические нормы из принадлежности человека к определенному биологическому виду.
Но кантианская этика имеет достаточное основание только тогда, когда второй член антиномии РазумСубстанция является константой. Создание технологий рационалистической и целенаправленной трансформации генетического, когнитивного и социокультурного кодов (High Hume технологий) взрывают ситуацию. Если воспользоваться метафорой Никласа Лумана уже «огонь письменности» а затем и информационные технологии оказываются фактором, который разрушает сложившиеся перед этим стабильные социальные коммуникационные структуры, инициируют нечто, аналогичное «генетической революции» в эволюции биологической. «Если на заре Нового времени проблема виделась в том, чтобы всякую инновацию практически во всех функциональных областях приводить к созвучию с основополагающим религиозным мирополаганием или противопоставлять их друг другу, то сегодня надо задаться вопросом о том, действительно ли это являлось проблемой решающей для перехода к модерному, функционально дифференцированному обществу[ix]. Следующий этап ─ разрушение самой эволюционирующей субстанции, смена механизма глобально-эволюционного процесса. Социокультурные, в том числе, религиозные, философские, аксиологические основания, обеспечивающие целостность и стабильность течения эволюции человечества оказываются уже неэффективными в качестве инструмента поддержания самоидентичности человечества._
В общем виде High Hume можно считать разновидностью High Tech технологий, отличительной чертой которых является специфическая сфера приложения сам человек, его геном, сознание и ментальность. При этом собственно High Tech технологии сами еще не имеют четко определенных границ внутренних концептуальных полей. Ряд специалистов[x] подразделяют понятие High Tech на информационные, нано- и биотехнологии. Однако на наш взгляд более обоснована точка зрения М.Кастельса7, фактически отождествляющего понятия High Tech и информационные технологии. С другой стороны понятие технологии управляемой эволюции1 оказывается более широким относительно High Hume, поскольку включает в себя рационалистическое вмешательство в организацию любых эволюционирующих систем, течение эволюционных процессов и любых форм и механизмов эволюции.
Как отмечает один из российских приверженцев глобально-эволюционной методологии теории цивилизации, отталкиваясь от ставшего уже классическим исследования Н.Лумана, «лишь тот генерирующий систему коммуникативный код, который обладает таким удостоверяющим "выходом" в базовую для него сферу внешнего мира оказывается конкурентоспособным в создании своих машин выживания социальных систем»[xi]. Однако слабость религиозного мировоззрения отсутствия такого выхода во внешний мир, Функционально-эквивалентный механизм удостоверения религиозного знания, обращение к внутреннему, не связанному непосредственно с индуктивно-эмпирическими данными, личностному выбору, как предохранитель «технологических эскапад» с гуманистическим фундаментом эволюции разума, обладает определенными преимуществами в сравнении с технологической рациональностью и целесообразностью.
Тезис Спинозы «Свобода есть объясненная необходимость» к началу XXI уже не воспринимается как очевидная аксиома. Информационные технологии обусловили ускоряющееся сужение сферы подчинения необходимости и пропорциональное расширение сферы свободного выбора, включающую себя теперь собственно соматические основы человеческой личности и содержание ее сознания. По мере развития науки и технологии умножается не только число способов эволюционных достижения конкретных целей, растет и число самих целей. Этот переворот в мировосприятии стал отличительной чертой информационного общества. Именно информационные технологии, как полагает один наиболее известных исследователей феномена информационного общества Энтони Гидденс (см.[xii]), обусловили ускоряющееся сужение сферы подчинения необходимости («встроенным элементам» биосоциальной жизни) и пропорциональное расширение сферы свободного выбора, включающую себя теперь собственно соматические основы человеческой личности и содержание ее сознания.
«Адаптивный ландшафт» эволюции разумной жизни биологической и социальной становится многомерным и, следовательно, сама эволюционная траектория Homo sapiens не поддается линейному прогнозированию. Но этот вывод окажется справедлив, если занять позицию объективного наблюдателя, находящегося (по крайней мере, мысленно) «над схваткой» и прослеживающего эволюционную траекторию в целом (макроописание). Если же мы наблюдаем за эволюцией «изнутри», с позиций индивидуального «Я» (микроописание), то наш взгляд радикально изменится. Окажется, что судьба человечества предопределяется логикой поступательного развития науки и технологии, тем, что мы называем научно-техническим прогрессом. Человек оказывается в ситуации цугцванга (безальтернативного выбора), каждый его шаг «запрограммирован» внешней по отношению нему самому силой технологией.
Как отмечают современные исследователи10, особенностью высоких технологий есть то, что их продукты предназначены для удовлетворения потребностей, которые еще не актуализированы и спрос на которые необходимо создавать целенаправленно. Как следствие, возникновение High Hume технологий обусловлено, прежде всего, внутренними производственно-экономическими потребностями научно-технологического прогресса. Происходит технологически детерминированная и переформированная адаптация психосоматической организации и поведенческих модусов разработчиков, производителей и потребителей к «интересам» генерации, репликации и распространения новых технологий. Явственно прослеживается тенденция к извращению гуманистического содержания социокультурогенеза. Он становится средством обеспечения пролиферации новых технологических усовершенствований.
Итак, антиномия Свобода-Необходимость по прежнему принадлежит к числу базисных бинарных оппозиций нашего сознания, посредством которых человек познает и преобразует мир, в котором живет.
[1] Чешко В.Ф. HI-HUME технологии. Размышления об этике и теории познания в эпоху управляемой эволюции // Universitates, 2006, No 2, c. 4-19. См. также: Глазко В.И., Чешко В.Ф.«Опасное знание» в «обществе риска» (Век генетики и биотехнологии). Харьков: ИД«Инжэк», 2007. 544 с.
2 Мечников И.И. Этюды оптимизма. Изд. 6.- М.: Наука, 1987. 328 с.
3 Выготский Л.С. Исторический смысл психологического кризиса (методологическое исследование) // Собрание сочинений в 6 т. М.: Педагогика, 1982. Т. 1. С. 43.
4 Graumann S. Experts on Phylosophical Reflection in Public Discoursethe German Sloterdijk Debate as an Example // Biomed. Ethics.-2000.- No 1. P. 3.
5 Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее. Пер. с англ. М.: АСТ, 2004. 343 с.
6 Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. Пер. с нем. М.: Весь мир, 2003. 144 с.
7 Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: ГУ ВЩЭ. 2000. 608 с.
8 Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. Пер. с нем. М.: Весь мир, 2003. 144 с.
9 Луман Н. Эволюция. Пер. с нем./ А. Антоновский. М: Издательство "Логос". 2005.- C. 69.
10 Жукова Е.А. Hi-Tech: динамика взаимодействий науки, общества и технологий. Автореф. дис. на соискание ученой степени докт. философ. Томск, 2007. C.10-11.
11 Антоновский A. Эволюция: системно-конструктивисткий подход // Луман Н. Эволюция. Пер. с нем./ А. Антоновский. М: Издательство "Логос". 2005.- C. 252-253.
12 Уэбстер Ф. Теории информационного общества. М.: Аспект-Пресс, 2004. С.70.
Рецензент: професор кафедри теорії культури і філософії науки Б.Я. Пугач
[i] Чешко В.Ф. HI-HUME технологии. Размышления об этике и теории познания в эпоху управляемой эволюции // Universitates, 2006, No 2, c. 4-19. См. также: Глазко В.И., Чешко В.Ф.«Опасное знание» в «обществе риска» (Век генетики и биотехнологии). Харьков: ИД«Инжэк», 2007. 544 с.
[ii] Мечников И.И. Этюды оптимизма. Изд. 6.- М.: Наука, 1987. 328 с.
[iii] Выготский Л.С. Исторический смысл психологического кризиса (методологическое исследование) // Собрание сочинений в 6 т. М.: Педагогика, 1982. Т. 1. С. 43.
[iv] Graumann S. Experts on Phylosophical Reflection in Public Discoursethe German Sloterdijk Debate as an Example // Biomed. Ethics.-2000.- No 1. P. 3.
[v] Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее. Пер. с англ. М.: АСТ, 2004. 343 с.
[vi] Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. Пер. с нем. М.: Весь мир, 2003. 144 с.
[vii] Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: ГУ ВЩЭ. 2000. 608 с.
[viii] Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. Пер. с нем. М.: Весь мир, 2003. 144 с.
[ix] Луман Н. Эволюция. Пер. с нем./ А. Антоновский. М: Издательство "Логос". 2005.- C. 69.
[x] Жукова Е.А. Hi-Tech: динамика взаимодействий науки, общества и технологий. Автореф. дис. на соискание ученой степени докт. философ. Томск, 2007. C.10-11.
[xi] Антоновский A. Эволюция: системно-конструктивисткий подход // Луман Н. Эволюция. Пер. с нем./ А. Антоновский. М: Издательство "Логос". 2005.- C. 252-253.
[xii] Уэбстер Ф. Теории информационного общества. М.: Аспект-Пресс, 2004. С.70.